Дриады (греч. Δρυάδες, dryádes, от δρΰς (drýs) — "дуб, дерево")
"В древнегреческой мифологии нимфы (божества) деревьев, обитающие в лесах и рощах. По верованиям греков, дриады — дочери Зевса и деревьев, жили и умирали вместе с деревом, оказывали помощь и покровительство людям, ухаживающим за деревьями." (43) Как и многие другие мифологические существа, дриады успешно заселили фэнтези-миры, перекочевав из фольклора в художественную литературу и игры.
Так, к примеру, в книге "Цвет волшебства" (из цикла о Плоском Мире) Терри Пратчетт со свойственной ему иронией описывает дриад, как отдельную расу:
"Девушка была зеленого цвета — телесно-зеленого цвета. Ринсвинд мог утверждать это с абсолютной уверенностью, потому что единственной ее одеждой был висящий на шее медальон. Ее длинные волосы слегка напоминали мох. Глаза не имели зрачков и сияли яркой зеленью."
"Узкие ладони, зеленые, как молодые листочки, изящная рука... Ухватив изумленного Ринсвинда с той растительной силой, которая легко вгоняет испытующий корень в скалу, дриада втащила волшебника в дерево. Плотная кора расступилась, как туман, и сомкнулась, как створки устрицы."
Терри Пратчетт "Цвет волшебства" (159)
И, что не избежно, кроме дриад-девушек появляются и дриады мужского пола.
"За ее спиной стояли трое дриадов — дриад мужского пола. Как и девушка, они были обнажены... Они выглядели так, словно плечом могли проложить себе путь сквозь монолитную скалу, а по пути перебить полк троллей. Трое красавцев-великанов смотрели на волшебника с деревянной угрозой. Их кожа походила цветом на скорлупу грецкого ореха, и под ней огромными валунами перекатывались мускулы."
Терри Пратчетт "Цвет волшебства" (159)
"— Знаешь, мне никогда не приходило в голову, что бывают мужчины-дриады. Даже когда я смотрел на дуб.
Один из великанов ухмыльнулся.
Дриада фыркнула.
— Болван! А откуда, по-твоему, берутся желуди?"
Терри Пратчетт "Цвет волшебства" (159)
Гамадриады (‛Αμαδρυάδες, hamadryádes, от hama — "вместе" и drýs — "дуб, дерево")
Гамадриады — дриады, связывавшие свою жизнь с определенным деревом, живущие и умирающие вместе с ним. Были наиболее уязвимы из всех нимф потому, что их жизни зависели от здоровья деревьев, в которых они обитали. Так, в мифе об Эрисихтоне, зарубки на дереве, в котором обитала гамадриада, кровоточили, и из ствола исходили стоны — нимфа просила не рубить ее дерово...
"Он топором — говорят — оскорбил Церерину рощу,
Будто железом нанес бесчестье древней дубраве.
Дуб в той роще стоял, с долголетним стволом, преогромный,
С целую рощу один,— весь в лентах, в дощечках на память,
В благочестивых венках, свидетельствах просьб не напрасных
Часто дриады под ним хороводы в праздник водили,
Часто, руками сплетясь по порядку, они окружали
Дерева ствол; толщина того дуба в обхват составляла
Целых пятнадцать локтей. Остальная же роща лежала
Низменно так перед ним, как трава перед рощею всею,
Но, несмотря ни на что, Триопей топора рокового
Не отвратил от него; приказал рабам, чтоб рубили
Дуб. Но, как медлили те, он топор из рук у них вырвал.
"Будь он не только любим богиней, будь ею самою,
Он бы коснулся земли зеленою все же вершиной!" —
Молвил. И только разить топором он наискось начал,
Дуб содрогнулся, и стон испустило богинино древо.
В то же мгновенье бледнеть и листва, и желуди дуба
Стали; бледностью вдруг его длинные ветви покрылись.
А лишь поранили ствол нечестивые руки, как тотчас
Из рассеченной коры заструилася кровь, как струится
Пред алтарями, когда повергается тучная жертва,
Бык,— из шеи крутой поток изливается алый.
Остолбенели кругом; решился один святотатство
Предотвратить, отвести беспощадный топор фессалийца.
Тот поглядел,— "За свое благочестье прими же награду!" —
Молвил и, вместо ствола в человека направив оружье,
Голову снес — и рубить стал снова с удвоенной силой.
Вдруг такие слова из средины послышались дуба:
"В дереве я здесь живу, Церере любезная нимфа,
Я предрекаю тебе, умирая: получишь возмездье
Ты за деянья свои, за нашу ответишь погибель!"
Овидий "Метаморфозы". Книга 8, 742-773 (213)
"В наказание по предсмертной просьбе гамадриады, обитавшей в дубе, богиня обрекла Эрисихтона на вечные муки, наделив святотатца ощущением неутолимого голода." (216)
"Так нечестивого рот Эрисихтона множество разных
Блюд принимает и требует вновь: в нем пища любая
К новой лишь пище влечет. Он ест, но утроба пустует.
Вот истощает уже, голодая пустою утробой,
Средства отцовские. Ты лишь один, о безжалостный голод,
Не притуплялся внутри; не смирённое пламя пылало
В глотке его. Наконец все имущество кануло в чрево."
Овидий "Метаморфозы". Книга 8, 840-846 (213)